О вопросах, которые остались без ответа рассказал член парламентской расследовательской комиссии, профессор Военмеха Юрий Савельев
Депутат Государственной думы от Петербурга, бывший ректор Военмеха, специалист по теории горения Юрий Савельев одним из первых оказался около захваченной школы. После теракта он входил в парламентскую комиссию по расследованию трагедии.
Доктор технических наук Савельев рассказал, как и почему менялось его отношение к событиям, которые привели к беспрецедентному количеству жертв.
- Как получилось, что вы оказались одним из первых «столичных гостей» Беслана в те дни?
– Накануне, 27 августа, маленькая делегация из Госдумы, возглавляемая Дмитрием Рогозиным, была в Южной Осетии. Были торжественные встречи. 31 августа мы вернулись оттуда. А 1 сентября в 10:30 у нас был самолёт в Москву из аэропорта Владикавказ. Это десять минут от Беслана. Рогозин в 9 утра устроил пресс-конференцию прямо в аэропорту. Собралось много журналистов.
Примерно в 9:30 кто-то вбежал и сказал, что произошёл захват школы в Беслане. Мы, конечно, всё бросили и сели по машинам. Местный парламент нам давал машины. Минут через десять мы были на месте. Школу захватили примерно в 9:05, а в 9:40 мы были уже там. Мы были самые первые, кто там оказался. Никого из руководителей ещё не было. Александр Дзасохов подъехал только через полчаса после нас. Примерно в 10:15 он был там.
- Что вы успели сделать за эти полчаса?
– Да ничего мы не успели сделать. Ознакомились с обстановкой. Нас привезли туда, и ещё никто ничего не понимал. И нам сказали, что практически все школьники убежали. Первую цифру нам назвали – 18 человек заложников в школе. Сказал кто-то из местных. И мы порадовались, что людей не так много. Ведь это школа. Никто ничего не знал ещё. МВД не было. Бэтээров не было.
Приехал Дзасохов, и мы пошли по параллельной школе Октябрьской улице. Она по прямой от школы на расстоянии 200 – 250 метров. Хотели подойти поближе к месту событий. Никаких оцеплений и патрулей на этом расстоянии ещё не было. Были только милиционеры около школы. Отдельные группы.
Когда мы там подошли к Школьному переулку, который идёт от Октябрьской прямо к школе, то мы оказались в зоне видимости снайпера террористов. Это я понял уже потом, когда стало известно, что в торце школы с той стороны сидел их снайпер. Но он почему-то не стрелял. Хотя мог запросто положить всю нашу группу. С Дзасоховым был Рогозин, я, другие депутаты и ещё кто-то из местных, но стрельбы не было.
- Когда стало понятно, что официальная цифра заложников, которая за эти три дня выросла с полутора сотен до 354 человек, на самом деле существенно выше? Вы это когда поняли?
– Мы это поняли в 18:00, когда на площади у дома культуры в Беслане собрался народ. Люди сами стали составлять списки. К шести часам эта цифра перевалила за 800 человек. Просто приходили люди, у которых домой не вернулись дети и взрослые. Цифра совершенно точно была известна. Она была у оперативного штаба, который заседал в здании администрации. Там уже работали сотрудники ФСБ. Списки передали в штаб. Но они упорно талдычили про 354 человека.
- Почему?
– Не знаю. Это вопросы к Пескову, который тогда, будучи заместителем пресс-секретаря Путина Громова, занимался информационным обеспечением.
- Я знаю, что вы пытались обозначить близкую к истине цифру руководству страны. Как вы пытались это сделать?
– Мы пробыли весь первый день в Беслане. Уже произошли кровавые события. Террористы уже убили около школы Руслана Фраева у его машины, когда они подъехали к школе на своей машине. Уже убили в школе 5-6 человек. Бетрозова убили в зале на глазах у его сыновей и всех остальных. Труп волокли по залу, оставляя кровавый след. Уже был ужас. 1 сентября всего погибло, включая так называемых шахидок, которые подорвали себя, 16 – 17 человек. Их трупы выкидывали в окно второго этажа школы.
Ситуация была тяжёлая. Продолжали говорить про 354 заложника
Народ стал волноваться. Стали орать. Побежали за ружьями. Стали звучать обвинения: «Вы говорите неправду, вот вам списки». Но цифра держалась упорно.
Вечером мы собрались нашей депутатской группой, и Рогозин мне сказал: «Юрий Петрович, прошу вас, поезжайте в Москву к Грызлову. Вы его хорошо знаете. Он вам доверяет. Обрисуйте ему настоящую ситуацию». Действительно, Грызлов работал у меня в Военмехе какое-то время (Савельев был ректором Военмеха в 1987 – 2002 годах. – Прим. ред.). Он руководил Центром ускоренной подготовки. Был грамотный человек, но потом стал тем, кем стал.
Отсюда Рогозин и делал вывод, что у меня с ним хорошие отношения. Я не хотел ехать. Но Рогозин настоял. 2 сентября этим же самолётом в 10:30 утра я улетел в Москву. В Москве я в тот же день встретился с Грызловым. Объяснил ему ситуацию. И потребовал, чтобы было собрано внеочередное заседание Государственной думы. Грызлов покивал головой. Сказал, что да, он свяжется с администрацией президента, с руководством страны и они обсудят ситуацию. Но ничего этого не было.
- Что мешало спикеру парламента страны самостоятельно назначить внеочередное заседание Госдумы?
– Грызлову? О чём вы говорите! Администрация президента руководит всем. При чём тут руководитель Госдумы? И пятнадцать лет назад так было уже. Так было всегда. Никаких самостоятельных действий не предпринималось. Всем руководила администрация президента.
- Возможно, вы со своей инициативой были просто «некстати». И они сами знали истинное количество заложников?
– Думаю, что они почти всё знали. Не знаю, насколько они информировали об этом самого президента. Мне трудно говорить об этом. Я не могу гадать. Когда я впоследствии написал свой доклад по теракту, я ориентировался только на официальные данные. Догадки – это уже другая песня.
- Вы улетели. Рогозин остался. Значит ли это, что нынешний глава Роскосмоса знает о решениях штаба 2 сентября больше, чем вы?
– Несомненно. Мы, депутаты, понимали, что ситуация крайне тяжёлая. И мы там не мельтешили. Были, что называется, на подхвате. Делали то, что скажет Рогозин. Сами не вмешивались. Ну, например, Рогозин просил узнать, насколько достоверна информация, что была вынесена записка из школы с требованиями террористов. Толком узнать ничего не удалось. Все отмалчивались или отнекивались – «не мешайте». Подтвердить сведения о том, что террористы выдвигают требования, нам не удалось.
- Первого числа в регионе вроде как был Владимир Путин. Об этом журналист Маргарита Симоньян говорит в фильме Ксении Собчак «День незнаний». Его ждали в одной из школ…
– Это Дзасохов в Ингушетию ехал. По приглашению местного президента. Там была какая-то годовщина. Какой-то крупный местный национальный праздник. Дзасохов ехал туда. Почему он так быстро и оказался в Беслане, потому что его просто развернула новость о захвате прямо в пути. Мы так думали. Иначе он не мог так быстро оказаться. А про Путина я ничего не знаю. Тогда это там не обсуждалось.
- Кто фактически руководил переговорным процессом?
– Сначала эту функцию взял на себя глава парламента Таймураз Мамсуров, пока не было президента Дзасохова. У него среди заложников оказались дочка и сын. И он даже Рогозина накануне приглашал встретиться 1 сентября на линейке в этой школе, а потом мы полетим домой. Но Рогозин предпочёл организовать пресс-конференцию в аэропорту. Иначе мы бы все оказались в школе. Так случилось.
Когда приехал Дзасохов, то он взял на себя эти функции. А ближе к полудню подтянулся генерал ФСБ Андреев. Начальник УФСБ по Северной Осетии. В 13 или 14 часов дня уже прилетели его товарищи из Москвы. Те генералы, которые в своё время руководили операцией по освобождению заложников в «Норд-Осте». Проничев, Тихонов и другие. Дальше штаб, который находился на третьем этаже здания администрации, был изолирован от посторонних. Никого туда уже больше не пускали. Штаб работал сам по себе.
- Потом информация о требованиях появлялась?
– Мы ничего не знали об этом. Эта информация нам не сообщалась. Там даже перепутали время, когда заложница Лариса Мамитова эту записку вынесла. Это я потом узнал, когда стал разбираться. Говорили, что она вышла в 11 – 12 часов дня 1 сентября. Но, по моим соображениям, которые у меня остались после её показаний в суде на процессе над выжившим террористом и после показаний других заложников, она это сделала где-то в районе 16 часов.
Но здесь я могу ошибаться. Не хочу настаивать. Информации о записке 1 сентября не было. Была информация, что, наоборот, террористы не выдвигают никаких требований. Мы для себя делали вывод тогда, что террористы ничего не требуют.
- Когда вам стало понятно, что штурма не избежать?
– 2 сентября я превратился в обычного наблюдателя у телевизора. Я уехал. Никакой информации на этот счёт у меня не было. Это я только потом понял, когда прочитал выступления заложников в суде. Не скажу, что штурм был очевиден заранее. Ситуация была непонятная. Не хочу гадать. Не знаю.
- После теракта вы вошли в парламентскую комиссию по расследованию трагедии под руководством сенатора Александра Торшина. Какую роль вы там выполняли?
– Нас было десять человек от Госдумы. От каждой фракции, в том числе КПРФ и «Родины», было по одному человеку. Остальные были от «Единой России». От Совета Федерации было 12 человек в комиссии. 21 сентября у нас была поездка в Беслан. Генерал Тихонов и другие лица, которые имели отношение к спецоперации, сделали нам сообщение, что там происходило в школе, включая некоторые обстоятельства перестрелок, вооруженных столкновений между спецназом и террористами.
И там, спустя более чем две недели, я услышал от Тихонова, что во время штурма были применены реактивно-штурмовые гранатометы РШГ. Жуткая штука. Тротиловый эквивалент более 6 килограммов. Тихонов утверждал, что это оружие применялось уже после того, как заложники были освобождены. И из спортзала, и из столовой, куда заложников перевели после взрывов в спортзале. Потом оказалось, что эти РШГ применялись значительно раньше. Практически сразу же после первых взрывов.
- В какой момент вы поняли, что будете готовить доклад, альтернативный официальному от комиссии?
– А вот после этой встречи 21 сентября и понял. Мы встречались во Владикавказе с силовиками. Поговорили. Поехали в Беслан. Там нас разбили на группы. Это было в доме культуры. И мы стали встречаться с людьми. На первой такой встрече я был вместе с сенатором Пантелеевым. У меня сохранились записи с этой встречи. Тогда я впервые услышал версии произошедшего, кардинально отличающиеся от официальной.
Бывшие заложники на этой встрече стали нас спрашивать, когда Москва начнёт говорить правду. Почему вы утверждали, что заложников 354, когда их было почти 1300? Почему стреляли из гранатомётов по людям? Почему убивали людей, которые стояли в окнах столовой и махали тряпками белыми, чтобы по ним не стреляли?
Все эти вопросы меня крайне удивили. До 21 – 22 сентября я стоял на официальной позиции. У меня не было сомнений. Встреч было много потом. Более десятка. Я стал туда регулярно ездить. Встречаться с людьми. Те, кто со мной говорили, а я вёл записи, приводили ко мне других людей, которые могли ответить на интересовавшие меня вопросы.
А потом начался процесс над выжившим террористом Нурпаши Кулаевым. И там все эти люди выступали и говорили уже под присягой. Одно дело разговоры с депутатом Госдумы. Это к делу не пришьёшь, как говорится. Но когда они стали выступать в суде, их слова уже приобрели законную форму. Я сверял их показания в суде с тем, что они мне говорили раньше. Постепенно я для себя восстановил всю картину.
Я ничего не придумывал. Я только обобщал показания из суда. Я сделал то, что должен был сделать самый захудалый следователь. Но это делал я.
- Официальное решение суда, если коротко, звучит так: виноваты во всём террористы и милиционеры, которые их пропустили, силовики школу не штурмовали, а лишь спасали детей. Тяжёлое оружие неизбирательного характера действия не применялось. Вы же потом утверждали, что первые взрывы стали следствием стрельбы извне. Если это правда, почему этого нет в официальном докладе? Если вы не правы, почему вас не одёрнули?
– Фактически я активизировал свою работу через год после теракта. Когда практически завершался суд над Кулаевым. Там выступили более 600 человек. Бывшие террористы, официальные лица, командующий 58-й армией Соболев. Тогда картина стала ясна. Передо мной лежал весь материал. Я его осмысливал.
Но я активизировался после того, как заложники встретились в начале сентября 2005 года с Путиным. Он их пригласил. Я после повстречался с тремя из шести человек, кто был на этой встрече. И мне показалось, что Путин, которого я достаточно хорошо раньше знал по работе в мэрии Петербурга, услышал этих матерей. Говорили, что он чуть ли не плакал на той встрече. Вёл себя эмоционально. Обещал, что узнает правду и обязательно донесёт её до них. По телевизору показывали обрывки встречи.
И я активизировался. Появился первый том моего доклада. О причине первых взрывов. А потом оставшиеся шесть томов. Всего их семь. Я их построил таким образом: каждый том отвечает на те вопросы, которые постоянно задавали мне на встречах бывшие заложники. Например, применялись или нет реактивно-штурмовые гранатомёты? Стреляли по школе танки или не стреляли? Вопрос о количестве террористов. Называли цифру 32. Из них выжил только Кулаев.
- Вы не издавали этот труд. Где его можно прочитать?
– Он опубликован на сайте "Правда Беслана". Я эти материалы готовил для комиссии, которая работала в самой Северной Осетии. Эти материалы к Литвинович попали оттуда. Таким окольным образом. Но я об этом не жалею. Я понимал, насколько важно это всё документировать. И я все свои наработки скрупулезно передавал как рабочие материалы в нашу комиссию, чтобы их осмыслили. Просил, чтобы мои выводы были рассмотрены на комиссии и включены в итоговый доклад.
Но после моего первого выступления со мной не согласились. Я почувствовал некую отчуждённость. Дальше я работал сам по себе. Запрашивал материалы, которые мне были нужны. Но практически ничего я уже больше не получил.
- Вам мешали в вашем анализе после того, как стало понятно, что вы расходитесь с официальной точкой зрения?
– Один из моих мотивов был таким. Зал был взорван террористами. Когда заложники и дети стали разбегаться из взорванного зала, по ним стали стрелять в спину и многих убили. Я просил, чтобы в комиссию прислали фотоматериалы, которые были сделаны после взрыва. В течение хотя бы нескольких часов. Тихонов на встрече с нами 21 сентября говорил, что они слушали каждый шёпот террористов и постоянно вели видео- и фотосъёмку происходившего. То есть у них эти материалы были. У них не могло не быть записей первых взрывов. Но я не получил ни одной фотографии. Хотя это чисто технически просто.
Были фотографии фотокорреспондентов. В частности, Дмитрия Белякова. Он снимал внутренний дворик школы, с другой стороны от спортзала. С одной стороны двор, где была линейка. У спортзала по четыре окна с каждой из сторон. И заложники выбегали и в те, и в другие окна. На обе стороны.
Так вот, во дворе, который снимал Беляков, не было ни одного трупа. Он сделал знаменитый снимок, когда девочка-первоклассница Аида Седакова выскочила из окна. Она лежала под окном вместе с какой-то женщиной. Женщина пришла в себя и ушла, а Аида полезла в окно обратно внутрь. Душераздирающие фотографии. И в этом дворе никаких трупов не было.
Что касается второго двора, где была линейка, то фотографии были только после 15 часов. Там тоже во дворе нет ни одного трупа. И меня интересовал ответ на вопрос, действительно ли террористы стреляли в спину женщинам и детям. Показания в суде мне было очень больно слушать. Люди в суде говорили, что террористы по ним не стреляли. «В нас наши стреляли», – говорили бывшие заложники. Проверить это я не смог. Фотографии штаба мне не дали.
- Что стало причиной первых взрывов?
– Когда я систематизировал судебные материалы, оказалось, что более сорока человек видели взрыв в противоположной стороне спортзала от того места, где произошёл первый взрыв по официальной версии. Не в баскетбольной корзине и у входа в зал из школы, где террористы смонтировали бомбу, как это утверждается до сих пор, а в противоположном углу со стороны двора. Это примерно 20 метров от места, где произошёл взрыв по версии следствия. Люди в суде описали, что в потолке в углу зала образовалась дыра, в которую влетел огненный шар диаметром чуть ли не 5 метров.
И в этом огне кишели дети. В суде люди использовали такие формулировки. Я как специалист по теории горения проанализировал эти показания. Такой шар может возникнуть только после применения реактивного противотанкового гранатомёта. Термобарический выстрел. Там смесь магния со своеобразным окислителем. При взаимодействии магния с первоначальным окислителем после попадания этой смеси в открытое пространство, где есть кислород, несгоревший магний догорает в виде такого типичного шара.
Я сделал вывод, что первый взрыв в углу спортзала – следствие использования термобарической гранаты. У террористов такого оружия не было. Как может быть доставлен термобарический заряд? Только гранатомётом. Есть мнение, что именно поэтому не тушили спортзал два часа. Тушение началось только около 15 часов. Но есть разные версии задержки тушения. Не исключено, что таким образом был решён вопрос необходимости объяснять дыру в шифере крыши школы.
- Вы так же разошлись с официальной версией по количеству террористов. Официально – 32. Вы говорили, что их могло быть вдвое больше. Откуда такой вывод?
– У меня получилось 67 или 68 террористов. Вдвое больше официальной цифры. Куда делась половина, я не знаю. Но нужно понимать, что там было три стадии захвата школы. Первая, когда никаких грузовых машин ещё не подъехало. Террористы вошли на территорию большого двора с двух входов. Входы друг от друга на расстоянии примерно 70 метров. Террористы присутствовали на линейке. Об этом говорили учителя.
Те, кто стоял у главного входа, рассказывали, как у них за спиной прошли двое. Потом они стали стрелять и говорить, что это захват. Тихая фаза захвата. После подъехала машина к воротам у главного входа в школу. Там сидел в «Москвиче» заложник Борис Арчинов. Он выжил. Он там ждал, когда закончится линейка. Он видел, как подъехал грузовик с террористами. У него были затемнённые стёкла. Он решил, что отсидится. Но главарь, который выскочил из кабины грузовика, увидел его. Дал очередь из автомата, Бориса вытащили из его «Москвича».
В суде Арчинов потом рассказал очень важную вещь. По его словам, грузовик, который высадил боевиков, уехал. Но на это никто не обратил внимания. Показания об этой машине дали ещё несколько человек. Они видели, как она уезжала. И только потом подъехал ещё один грузовик – ГАЗ-66, из которого выскочила окончательная группа. Этот ГАЗ-66 протаранил вторые ворота со стороны железной дороги, въехал во двор школы. Все его видели. Он там так и стоял все три дня потом. То есть было три фазы захвата.
Когда я сосчитал всех террористов, то их оказалось 67 – 68 человек. И об этом нас спрашивали бывшие заложники сразу, как мы приехали с комиссией в конце сентября 2004 года. Люди говорили, что видели все трупы, но не нашли там «женщину-снайпера с конским хвостом». Спрашивали нас, а где тот террорист славянской наружности, который таскал оружие на плече. Его тоже нет среди мертвецов.
- Сейчас материалы коллег-журналистов к 15-летию теракта содержат противоречия о применении танков, бивших по школе. То ли был лишь один некий холостой выстрел, чтобы пробить стену. То ли применение танков было многократным и боевыми снарядами. Вы к какому выводу пришли?
– Стреляли точно. Есть красочное описание этого. Школа стоит вдоль железной дороги. И за железной дорогой вдоль неё тоже улица. Там чётные дома. На стороне школы – нечётные. Посмотрите карту. И около здания ДОСААФ за железной дорогой стоял танк. Я подробно записал на встречах людей, которые видели, как он работал.
Они рассказали, что когда услышали пушечную стрельбу от здания ДОСААФ, то побежали туда. Увидели танк. Стали барабанить по люку. Никто не выходил. Но когда по танку кто-то выстрелил из террористов со стороны школы, то рикошет от танка отскочил в здание ДОСААФ. Там была дыра, которую потом заделали. Только тогда из танка вылезли люди. Их схватили за грудки и стали кричать им, что они стреляют туда, где остаются заложники.
В итоге следствие признало, что танки стреляли. Но признали, что стрельба велась, когда заложников уже не было в школе. Боевыми танки стреляли только поздно вечером, когда они разрушали флигель с мастерскими. Последний очаг сопротивления террористов. Этот флигель параллельно спортзалу школы стоял. Этот корпус расстреляли сначала из танков, потом из гранатомётов, потом его подожгли, потом залили водой. Большую часть здания потом разобрали и отвезли на свалку.
Утром 4 сентября в 9:15 Сергей Шойгу там наблюдал, как разбирают этот взорванный корпус. У меня есть фото. Там видно время на его крупных часах. Официально разрушение этого корпуса объяснялось тем, что якобы в подвале были террористы, и, чтобы не было потерь, было решено стрелять по ним. Но никаких террористов в подвале не оказалось. Он был цел. Этот вопрос нужно было изучать. Но никто официально его изучением не занимался.
- Какие вопросы сейчас для вас остаются наиболее актуальными по этой трагедии?
– Ещё раз. Меня побудила к работе вера в слова президента, который не знает о том, что произошло на самом деле.
Когда я уходил из Государственной думы в конце 2007 года, я отправил все семь томов своего доклада Владимиру Путину с запиской: «Вы хотели знать правду. Правда в этих семи томах».
Я не просил никакого ответа. И никакого ответа не было. Получил он их или не получил, я не знаю. Отправлял я ему через официальную почту Госдумы. У отправления был официальный номер и уведомление о доставлении по адресу.
Поймите, я вообще не хотел этим заниматься. Я не хотел идти против системы, причём такой мощной. Я много лет работал с такими системами. Я ведь занимался совершенно секретными исследованиями по прорыву противоракетной обороны США и так далее. Но, когда я для себя уяснил, что в этом взорванном флигеле погибло более ста человек, а туда террористы загоняли людей после взрывов в спортзале, и ещё в столовую, я не мог это не анализировать.
О том, что террористы туда уводили детей, нам говорил ещё на личной встрече 21 сентября генерал Тихонов. У меня есть стенограмма записи. Именно там погибло наибольшее число спецназовцев.
Я сосчитал практически пофамильно людей, которые были в здании столовой, по их показаниям в суде, получилось 195 – 198 человек. Потом я посчитал трупы, которые были доставлены в Бюро судебно-медицинской экспертизы во Владикавказе. Извиняюсь за этот термин, свёл эту арифметику. Я посчитал количество трупов. Сколько было доставлено в первый день – 74. Сколько было во взорванном спортзале – 104 – 108 человек. Плюс трупы заложников первого дня. Оказалось, что вне спортивного зала погибло более ста человек.
В столовой были погибшие люди от выстрелов снаружи. Об этом есть красочные показания заложников в суде. Люди рассказывали, как махали белыми тряпками, а по ним стрелял непонятно кто. После этого картина стала совсем жуткая. Я представил, что было в этом взорванном зале…
Спортзал после первых взрывов обстреливался дважды. Было две серии обстрела гранатомётами с дома № 1 по Школьному переулку. Стреляли по окнам. Судя по всему, окна были занавешены и заставлены партами. Они не видели, что там внутри заложники. Тихонов нам говорил, что террористы уходили, прикрываясь заложниками. Понимание того, что около сотни человек погибли не от рук террористов, стало для меня основанием, невзирая на возможные последствия, сделать то, что я сделал.
- И всё же. Какой вопрос сегодня для вас остаётся нерешённым?
– Первый – ехали ли террористы захватывать именно школу или отделение Правобережного РУВД? Второй – куда делись несколько десятков террористов? Как они ушли? Этого никто не видел. Но заложники говорили, что террористы были очень злые третьего числа и стали перевешивать взрывчатку.
Я для себя сделал вывод, что часть из них просто ушла в ночь на третье число. Куда? Там было только одно место. Соседний дом. Как они уехали оттуда, кто они были? Судя по всему, это первая группа террористов, которая приехала на первом грузовике, о котором рассказал Борис Арчинов.
- Спустя пятнадцать лет есть люди, которым можно задать эти вопросы?
– Нет. Это государственная тайна с высшим приоритетом. После Беслана в России произошло то же самое, что произошло в США после взрыва башен-близнецов Всемирного торгового центра. Изменилась вся политическая система. С тех пор ни одного террориста не брали живьём. По крайней мере, нет ни одного официального сообщения.
- Группа матерей бывших заложников 1 сентября 2019 года сделала «открытое заявление». Хотят встретиться с генералами Тихоновым, Проничевым, Паньковым, Анисимовым, Андреевым, чтобы задать им те вопросы, которые остаются без ответа. Они уверены, что нет причины, которая может помешать этому диалогу. Когда заговорят генералы?
– Никогда. Высший приоритет гостайны.
- Если родственники погибших – не собеседники после истечения сроков давности по преступлению, то, быть может, ответы будут даны родственникам спецназовцев, которые погибли? Ни до, ни после Беслана спецназ не нёс такие потери – 10 бойцов.
– Не знаю. Я пытался переговорить с этими людьми. Давал информацию, что готов встретиться. Но никто на связь не вышел. Там ведь одним из первых погиб подполковник Разумовский. Герой СССР. Он находился в домике сторожа за оградой школы. Он был тяжело ранен. Я видел его медицинскую карту. Мне с большим трудом удалось её раздобыть. Он скончался уже в больнице.
Сначала я подумал, что в него стрелял снайпер, который находился на крыше спортивного зала. Там, куда был нанесён первый удар гранатомётом. И я для себя сформулировал такую версию-отмазку – почему нужно было бить по крыше спортзала. Если там был снайпер террористов, это можно понять. Снайпер фактически убил Разумовского, который руководил штурмовой группой.
Но так это или нет, я не знаю. Это моя догадка, о которой я нигде не говорил, потому что для неё нет информации. Но Разумовский был как-то странно ранен в бок. Я думаю, что правды мы уже не узнаем, даже если сменится правящий режим. Никогда эта информация не будет доступна.
- По данным «Левада-центра», треть россиян считает, что в массовой гибели заложников виноваты и террористы, и силовики. Можете прокомментировать?
– В моём докладе чётко сформулировано, что когда в 13:05 прозвучали первые два взрыва в районе спортзала, ни одно самодельное взрывное устройство, установленное боевиками, не взорвалось.
- Ваш доклад читали немногие. Большинство вообще не в курсе о вашей работе. Но социология говорит про треть граждан, которые видят ответственность всех сторон. Вас это не удивляет?
– Нет комментариев у меня на этот счёт.
- Как вы думаете, почему руководство страны не посещает Беслан в эти дни? Путина там не было с тех пор.
– Он там был! Он прилетал в ночь на 4 сентября 2004 года. В сентябре 2005-го встретился в Москве с матерями. Правильно ли он поступает? Никто не хочет копаться в этом деле. Кровь 10 спецназовцев и двух сотрудников МЧС, которые там погибли, частично смыла кровь заложников…
В фильме «Школа номер один» Дмитрий Муратов рассказал, как на переговоры с террористами были готовы приехать лидеры чеченского подполья. Был готов приехать Аслан Масхадов.Но наши не могли политически допустить, чтобы такие люди освободили заложников. И вот к чему привела попытка разрешить ситуацию самостоятельно.
- Юрий Петрович, вам никогда не намекали, что вы зря ищете ответы на все эти вопросы? Вам угрожали после расследования по Беслану?
– Нет. Никогда. Не могу сказать, что это очень удивительно. Но это факт. Мне никто не препятствовал до сегодняшнего дня.
- Сегодня что-то изменилось? Наоборот, вы сейчас говорите об этом как никогда откровенно.
– Ничего не случилось.
- Вы рассказали, что у вас сохранились стенограммы встреч с бывшими заложниками, с руководителями контртеррористической операции. Они будут опубликованы?
– Часть материалов я отдал в «Новую газету». Это люди, которые сами очень плотно работали по теме. Я следил за их работой. Интересных неопубликованных материалов почти не осталось. Все свои наработки, которые в итоге занимали всю мою подсобку в рабочем кабинете в Госдуме, я оставил в общежитии в Госдуме, где я жил.
- Такое может повториться?
– Нет. Власть допустила ошибку, когда организовала судебный процесс над единственным выжившим террористом. Когда туда валом пошли заложники и свидетели, то те показания, которые обычно даются в кулуарах военной прокуратуры, которые скрываются грифом секретности, оказались доступными всем.
И в парламентской комиссии оказался я. Специалист по физике взрыва, горения, я читал профессорский курс об этом в Военмехе на кафедре боеприпасов. Я просто с этим знаком оказался. Плюс я всегда был независимым человеком. Ректор, доктор наук, академик, профессор. Как со мной поговоришь? Кто рискнёт? Только дать в тёмном подъезде по голове. Но на это пока не пошли. Да и бесполезно это уже сейчас. С сентября 2004 года механизм захвата заложников в России ушёл.
