Лариса Кудзиева описала мельчайшие детали кошмара 17-летней давности.
1 сентября 2004 года весь мир узнал о североосетинском городке Беслан, где террористы захватили школу №1. В течение трех дней они удерживали в заминированном здании 1128 детей, их родителей, родственников и учителей, не давая им ни пить, ни есть. 3 сентября наступила страшная развязка. Погибли 334 человека, 186 из них дети. Количество раненых превысило 800 человек. Одна из них Лариса Кудзиева, которая пришла на торжественную линейку с сыном и дочерью.
Боевики выводили Ларису на расстрел, хотели надеть на нее пояс шахидки. Рискуя жизнью, она делала все, чтобы напоить детей. Осколками гранаты у нее было повреждено лицо, раздроблена рука. Она перенесла 31 операцию.
О событиях тех трех страшных сентябрьских дней спустя 17 лет Лариса Кудзиева рассказала «Московскому комсомольцу».
«Увидела ногти боевика и поняла, что он управляем»
Лариса Кудзиева 1 сентября решила остаться дома. Она уже несколько месяцев ходила во всем черном — носила траур по мужу, который в апреле в 45 лет скоропостижно умер от онкологии.
— Муж не дождался 1 сентября, чтобы отвести сына в первый класс. Проводить Заурбека вызвалась дочь Мадина, которая в то время училась на третьем курсе в медицинском институте во Владикавказе, — рассказывает Лариса. — Ночь накануне выдалась очень тревожной. Я решила испечь три осетинских пирога, несколько раз просыпалась, чтобы поставить тесто.
В один из промежутков мне приснился странный сон. Будто на реке стоит дамба, и четверо мужчин пытаются развернуть русло реки на 90 градусов. Я вижу, каких бед они могут натворить, и кричу им, срывая голос: «Отпустите реку, она смоет весь город». Проснулась в ужасе в пять утра. Пошла к раковине, чтобы умыться, смыть водой весь негатив. И больше не легла.
Пора было поднимать детей. Накануне всех родителей обзвонили, предупредили, что линейка начнется не в 10 утра, как во всей республике, а на час раньше, в 9. Первоклашек попросили прийти на первый звонок с воздушными гелевыми шарами. В Беслане их тогда не продавали. Лариса съездила за ними во Владикавказ.
— Я накормила детей, они уже спустились во двор, до школы было идти минуты три, как меня вдруг будто кто-то толкнул, сказал «иди с ними». Сработала интуиция.
Я крикнула детям из окна: «Подождите, я с вами». Догнала их. Сын был нарядным, шел в белой рубашечке. На школьном дворе дети уже выстроились на линейку. Было три первых класса. Первоклашки гуськом выходили из школы. Наш 1«в» шел последним. Заурбек уже спускался с крыльца, как вдруг в двухстворчатую дверь ворвалась девчонка, закричала: «Бегите! Быстрее! Бандиты стреляют!» Стали слышны хлопки. Я подумала еще, что это лопаются воздушные шары, как вдруг увидела, как со стороны Школьного переулка бегут люди в черном, стреляя на ходу вверх.
Лариса схватила сына, затащила его внутрь школы. Вместе с Мадиной они забежали в первый попавшийся класс, думали, что откроют окно и выпрыгнут из него на другую улицу. Но на окнах были решетки, они оказались в мышеловке.
— Террористы, по всей видимости, досконально знали план школы. Детей и родителей стали загонять в классы и в спортзал. Бандиты были в масках, на них были черные майки по локоть.
Нам объявили, что это захват, а мы заложники. Сказали выбросить сотовые телефоны. У дочки с собой был телефон мужа. Я взяла его, попыталась набрать свекру домой, предупредить о нападении, а связи уже не было, шло сообщение об ошибке сети. Телефон решила не сдавать, положила его «в швейцарский банк» — в выемку бюстгальтера.
Потом нас из классов стали партиями выводить в спортзал, уплотнять, все садились на пол. Мы оказались недалеко от входа в тренажерный зал. В воздухе висел один сплошной крик. Бандиты пытались успокоить людей, говорили, что хотят освободить Чечню. Потом просто начали кричать, чтобы мы заткнулись.
Террористы начали минировать спортзал. После того как удалось сбежать одному из заложников, двери забаррикадировали.
— Это был Володя Дауров, вслед ему стреляли, но ему удалось вырваться через выход во двор со стороны тренажерного зала. Он сообщил, что нас там больше тысячи, что мы едва помещаемся в спортзале, но на его слова не обратили внимания.
Террористы предупредили собравшихся, чтобы они говорили только на русском. Лариса вспоминает, что один из мужчин, отец двух детей Руслан Бетрозов, сказал им на осетинском: «Успокойтесь, давайте подождем, поймем, что они вообще хотят? По возможности помогайте друг другу». К нему подошел террорист в маске, спросил: «Ты все сказал?» И выстрелил в него в упор.
— Руслан Бетрозов был огромного роста, крепкий. Это потом мы поняли, что боевики расправлялись со всеми крепышами, чтобы никто не оказывал сопротивления.
Слева от Ларисы сидел 39-летний Вадим Боллоев, который держался за локоть. Под ним растекалась лужа крови. Один из террористов выстрелил в мужчину за то, что он не встал на колени. Рядом с ним сидел напуганный 6-летний сын Сармат.
Бандиты ждали, что начнутся переговоры, в переданной записке потребовали, чтобы к ним пришли президент Республики Северная Осетия – Алания Дзасохов, глава Ингушетии Зязиков, доктор Леонид Рошаль.
— Боевики были обозлены. А тут еще я начала кричать, что у меня раненый, что ему нужен врач.
Ко мне подошел террорист в маске и сказал: «Вставай, мы сейчас проверим, умная ты или смелая?» Раненый Вадим Боллоев успел поймать меня за край юбки, попросил: «Не ходи». Я его успокоила, что все будет нормально. За спиной услышала голос бандита: «Иди в угол».
Когда я запуталась в проводах, с помощью которых они минировали спортзал, он с силой толкнул меня в спину прикладом. Около стены сказал мне: «На колени». Я ответила: «Нет». Он снова говорит: «На колени». Я еще резче отвечаю: «Нет». Он вскидывает автомат, а дальше все было как в замедленной съемке…
Я увидела, как мой сын потянулся, пытаясь разглядеть, что происходит со мной. Мы пересеклись глазами. В голове мелькнула мысль, что у него уже нет отца, а сейчас мать в его глазах будет казаться слабой. Я схватила дуло автомата, отвела его в сторону. Взгляд упал на руки бандита, я заметила его обгрызенные ногти. В голове быстро сложилась картинка: значит, в детстве страдал неврозом, возможно, писался, он легкоуправляемый человек.
Говорю ему: «Что ты здесь спектакль устраиваешь? Женщины и дети напуганы. Между прочим, ваши жены рожают в наших роддомах, ваши дети отдыхают в наших санаториях». Он говорит: «Это не наши жены и не наши дети, это все кадыровское отродье».
Услышав перебранку, к нам подошел боевик с бородой, с перевязанной рукой; как потом мы узнали, его кличка была Абдулла. На нем была мусульманская одежда: халат с разрезами по бокам, тюрбан. Узнав, что я хочу помочь раненому, сказал: «Для вас здесь ничего нет. Сядь и заткнись».
Ларисе начали передавать маечки, детские колготки, чтобы она перевязала раненого. В тот день многие мамы пришли на школьную линейку с маленькими детьми. На дверях детских садов повесили объявление, что требуется предоставить справку о том, что ребенок две недели ничем не болел. А многие родители об этом не знали. В результате привели на школьную линейку малышей.
— Стала перевязывать раны Вадиму Боллоеву, а дочка мне говорит на ухо: «Его срочно надо оперировать, у него перебита артерия, иначе он умрет от кровопотери». Я снова стала кричать, что нужен врач, вода, бинты. И тут мне этот конопатый бандюга, который пытался поставить меня на колени, передал баклажку воды. Я напоила раненого, тут все вокруг начали просить: «Дай воды, дай воды». Баклажка пришла обратно пустая… Видя, что я не сделала ни глотка, боевик принес мне ведро с водой. По всей видимости, оно было из-под мусора. Я отказалась пить из него, сказала, что я не лошадь.
Вадим Боллоев между тем слабел на глазах, просил сынишку выучить имена родственников и свой адрес. И все время повторял: «Мои дочки, мои дочки». Оказалось, что он пришел на школьную линейку с тремя детьми. Две девочки, которые перешли в 3-й и 6-й класс, потерялись. В минуту тишины Лариса выкрикнула: «Боллоевы Мадина и Зарина, ваш папа здесь, идите сюда». И к ней после этого приставили шахидку, приказав ей стрелять в голову Ларисе, если та произнесет хоть слово.
«Выпустим, если наденешь пояс шахидки»
В спортзале, где было заперто больше тысячи человек, стояла страшная жара и духота. Заложники изнемогали от жажды. Боевики, поняв, что на переговоры с ними никто не идет, заявили, что больше никто не получит воды, она отравлена. И предложили заложникам пить свою мочу.
— Помню, как в зал заскочил один из бандитов и сказал: «Объявили, что вас 354 человека. Сейчас мы из вас и сделаем 354…»
В зале были и 5-месячные груднички, и 90-летние старики. Сидеть на полу было неудобно. Спина и ноги затекали. У людей болели локти, на которые они опирались.
У осетин есть такое понятие «фош» — скотина, которая бывает на полу. Осетины никогда не сядут на пол. В том спортзале мы прошли семь кругов ада.
Совсем рядом, на стульях, была разложена взрывчатка. Также она была подвешена на тросах, которые тянулись от одного баскетбольного кольца к другому. Провода от бомб были соединены в одну сеть и подведены к двум замыкающим педалям. Террористы попеременно дежурили на этих педалях.
— Мне удалось подсесть к одному из них, кто был переговорщиком, называл себя пресс-секретарем. Спросила у него: «Объясни мне, что тут происходит?» Он говорит: «Ты что, сама не видишь? Вы заложники». Попыталась узнать, как его зовут, он назвался Али. Это была его кличка. Боевик сказал, что имя ему не нужно, у него не осталось в живых никого, кто мог бы позвать его по имени. Его жена и пятеро детей погибли во время налета от сброшенной бомбы. Эти самолеты, мол, поднимаются с нашего аэродрома, мы позволяем убивать их…
Потом добавил: «Ты думаешь, что я всегда с автоматом ходил? Или ты думаешь, что я не хотел бы отвести своих детей в школу в белых одеждах?» Когда я уходила, он сказал, что я с его женой похожи друг на друга как две капли воды.
Краны террористы в умывальниках уже сбили. Сын Ларисы твердил маме: «Если я сейчас не выпью воды, то завяну». Она просила его потерпеть. Мальчик спрашивал: «Мамочка, когда мы домой придем, ты нальешь мне целую ванну спрайта?» Лариса обещала налить и ванну, и тазик…
— Сын раненого Вадима Сармат стал называть меня мамой, мальчишки уже не могли терпеть, просили пить. Я окликнула Али, показала ему два пальца, потом на своего сына и Сармата и добавила: «Воды!» Он мотнул головой в сторону душевых. Я проводила детей, они попили, я их обмыла.
Когда возвращалась на место, женщины стали со всех сторон просить: «Лариса, отведи моего ребенка… И моего… и моего…» Я снова окликнула Али, показала ему уже 4 пальца. Он мне снова мотнул головой. А у него у самого нога была на растяжке. Пока шла к душевым, мне передали еще детей. Женщины стали кричать Али, чтобы он разрешил и их детям напиться. И тут он как подскочит, как заорет: «Кто вам сказал, что я Али? Кто вам сказал, что я добрый? Я пришел вас убивать!»
Утром 2 сентября к Ларисе подошел Абдулла, спросил, с собой ли у нее паспорт. Женщина опешила, сказала, что шла в школу, а не на таможню. Он повел ее в середину зала, где у боевиков был проход. Там их ждали еще два террориста. Лариса услышала: «Ты ингушка?» Она ответила, что осетинка. Бандиты стали допытываться, почему она вся в черном? Женщине не хотелось делиться своим горем, она сказала, что это ее стиль, она любит черный цвет.
— Потом у меня спросили, сколько у меня детей? Я сказала, что трое, имея в виду и Сармата. И услышала: «Мы выпустим твоих детей, а также твоих родственников, если они есть в зале, если ты наденешь хиджаб и пояс шахидки».
Я спросила, где их женщины? Абдулла обмолвился, что вчера была предпринята попытка штурма и шахидки погибли. Мне нужно было выиграть время, поэтому я стала расспрашивать, что такое хиджаб. Услышав, что это мусульманский платок, сказала: «Боюсь, что я вам все испорчу, потому что я не мусульманка». Возникла пауза. Я спросила, есть ли у меня время подумать? Абдулла сказал: «Думай». Я пошла на место, в голове у меня будто звонил колокол: бум, бум… Юбка шуршала, как бумага. Я сидела около раненого, юбка пропиталась кровью, потом высохла. Меня до сих пор преследует этот запах…
Лариса вспоминает, что Вадима Боллоева еще 1 сентября бандиты куда-то унесли. Позже стало известно, что он погиб от осколков, когда взорвалась шахидка. По одной из версий, у вдовы боевика Шейбекханова не выдержали нервы.
В 16.00 к захваченной школе приехал экс-президент Ингушетии Руслан Аушев. Ему единственному удалось провести переговоры с террористами и освободить 24 заложника, в том числе матерей с грудными детьми. Через Аушева террористы передали свои требования: вывести федеральные силы с территории Чеченской республики. В обмен на это боевики обещали мир для россиян и прекращение боевых действий.
— Улучив момент, я спросила у Али, идут ли переговоры? Он сказал, что нет, более того, ему передали, что у него есть сутки с половиной, что он может делать, что хочет — может стрелять, может уходить. У меня начался мандраж. Была жара, духота, а меня колотил озноб. А потом Али куда-то исчез, больше никто его не видел. Забегая вперед, скажу, что его не было и среди мертвых боевиков. На педалях в спортзале сидел уже другой бандит.
«В голове пронеслось: а умирать-то, оказывается, как легко»
3 сентября многие из заложников обессилели, ребятишки падали в обморок. Бандиты, по рассказам Ларисы, от страха и неопределенности тоже были никакие. Все ждали, что начнутся переговоры.
— Помню маленькую девочку, у которой от сухости потрескались губы. Она просила у мамочки: «Я воды хочу, я воды хочу». Мать, бедная, плакала…
А потом террорист позвал Ларису в тренажерный зал. На стуле стояла маленькая рация, слышно было, как кто-то переговаривается. На полу валялись маты.
— Я испугалась, что он бросит сейчас меня на маты. Сказала Абдулле: «Ты слышал, что мне сейчас вслед крикнули — «избранная!»? Он говорит: «Нам это не надо. Мы воины Аллаха». Подумала, что он заведет речь о поясе шахидки, пулей вылетела из тренажерного зала. Схватила девчушку, которая просила пить, залетела обратно в тренажерку, зная, что там есть вода. Бандит кричал мне вслед: «Стой! Стрелять буду». Я повернулась к нему, сказала: «Стреляй». Умыла девочку, напоила. Как же жадно она пила! Абдулла мне сказал: «Если ты еще раз это сделаешь, я тебя убью».
Лариса говорит, что у нее было предчувствие, что скоро все закончится. В тот момент она почему-то подумала о землетрясении, что самое безопасное место при подземных толчках — это проем двери. Стала поближе подсаживаться ко входу в тренажерный зал.
— На входе на стуле там сидел боевик. Я спросила, как его зовут, он ответил: «Ибрагим». Поинтересовалась: «Твои мама с папой знают, что ты тут делаешь?» Он посмотрел на меня и сказал: «Да, я воин Аллаха». Спросила, а что Аллах у вас такой слабенький, что нуждается в тебе? Он закричал: «Э-э, не говори так!» Потом уже узнала, что это был Ибрагим Дзортов. Он сказал, что ему 24 года, на самом деле ему было 22. У них в семье было 7 братьев и сестра.
Около входа в тренажерный зал было прохладней, Ибрагим разрешил посадить рядом ребятишек. Мамочки говорили мне: «Возьми моего ребенка, возьми моего». Я собрала, наверное, 15 детишек. Говорю им по-осетински, что внутри вода. Дети стали по одному пробираться в тренажерный зал. Только я взяла на руки еще одного ребенка, распрямилась — и тут как долбануло… Я подлетела, боевик упал мне на ноги, автомат у него улетел в сторону. Я спрашиваю у него: «Вы что, нас уже убиваете?» Он кричит: «Это не мы, это ваши…»
В спортзале было жарко. По одной из версий, не выдержал скотч, с помощью которого к баскетбольной корзине была прикреплена взрывчатка. Он оторвался от высокой температуры, и произошел взрыв. У боевика, который дежурил на педали, не выдержали нервы, и он отпустил ногу… Что повлекло за собой вторую серию взрывов.
— В спортзале были клубы дыма, что-то красно-черное. Мне показалось, что крыша упала на пол. В голове мелькнула мысль: зачем же я ребятишек собрала? Толкнула дверь в тренажерный зал, они сидят целехонькие, как в бомбоубежище. Я ползком пробралась туда же. И тут раздался второй взрыв. Началась стрельба, полетели стекла.
Лариса вспоминает, что взгляд у нее упал на огромные метровые вещмешки. Из одного высовывалась коробка конфет. Кругом стреляли, а тут конфеты, что-то из далекой, мирной жизни…
— Тронула мешок, а там полно еды: печенье, пряники, сухофрукты. Кричу детям: «Кушайте». Тут шестилетний сосед-мальчишка спрашивает: «Лариса, а где моя мама?» Говорю ему: «Кушай, кушай, чем твоя мама сейчас лучше, чем я?»
В тренажерке мы, наверное, просидели минут 40. Выбраться оттуда мы не могли, на входе сидел Ибрагим. Потом он запрыгнул к нам, закричал: «Выводи людей, крыша обвалилась». Я вышла и увидела небо. Потом посмотрела вниз… Там был ад. Люди лежали друг на друге, все в крови, кто-то пытался встать.
Боевик опять закричал: «Выводи людей». Я попросила его: «Оставь нас, уходи». Он сказал, что бросит сейчас в тренажерный зал гранату. Подумала, что кому-то надо выйти. Подхватила сына, дочку. С нами вышел пожилой учитель физкультуры Иван Константинович Каниди.
Идем, пули свистят над головой… Тут я спотыкаюсь, падаю навзничь, как карандаш. Выставляю вперед руку, попадаю в плечо лежащей женщины и вижу, что она мертва…
С трудом выпрямилась. Боевик загнал нас в кабинет физрука, где были мальчишки-старшеклассники, а сам смотрит в зал. И тут учитель Каниди попытался вырвать у него автомат. Они тянули его каждый в свою сторону. Боевик внезапно отпустил оружие. Физрук упал, бандит вытащил пистолет и расстрелял в упор Ивана Константиновича.
И тут, по воспоминаниям Ларисы, они услышали осетинскую речь, кто-то говорил: «Идите сюда, мы здесь». Изможденные люди, все израненные, обожженные, поползли на этот голос.
— Прошли коридорчик, который вел из спортзала в школу, и тут я увидела Абдуллу. Моему изумлению не было предела. Мы, когда сидели в спортзале, последними словами крыли по-осетински его, весь его род. Он и глазом не моргнул, хотя, как выяснилось, все понимал. Потом я уже узнала, что у него фамилия Ходов, он уроженец Хмельницкой области Украины, его в детстве усыновила жительница осетинского села Эльхотово. Тогда, 3 сентября, в пылающей школе я сказала ему: «Осетин ты или говоришь на осетинском — ты мразь». Он заорал: «Заткнись. Бегом в столовую».
Лариса с детьми шли по битому стеклу. Мадина была босая, у Ларисы на ноге остался только один шлепок. В столовой была настоящая бойня.
— Нас ставили на окна, заставляли махать руками и кричать, чтобы не стреляли. Женщины становились на подоконники, пули их сбивали. Боевики стреляли, а потом прятались в комнатушки, где были хозблоки. А мы были между двух огней, лежали на полу живым ковром. Ребятишки, спасаясь от пуль, забирались в шкафы и в большие кастрюли…
Снаружи, как нам показалось, металлическая болванка попала в решетку, и решетка упала прямо на нас. Ее подняли двое мужчин, прислонили к стене. Один из них был террорист Нурпаши Кулаев, который затесался среди заложников. Когда его спросили что-то по-осетински, он замешкался, ответил что-то невпопад. Дело в том, что чеченцы практически не выговаривают букву «в». Его стали переспрашивать, он вдруг стал торопливо говорить: «Я не стрелял, я не стрелял». А вот его брат Ханпаши Кулаев по кличке Однорукий, тот зверствовал, стрелял.
«Хирург сказала: «Теперь твой день рождения 4 сентября»
Лариса вспоминает, что, когда она на какой-то миг пришла в себя, в столовой уже ходили солдаты. Один из них, наклонившись над ней, попросил: «Потерпи, девочка, сейчас будут носилки». Второй раз она очнулась в больнице Беслана, когда услышала голос знакомого врача-эндоскописта Нодара Гаглоева.
— Спросила его: «Нодар, а ты что, меня не узнаешь? Я Лариса Кудзиева». Он был другом моего мужа, мы хорошо знали друг друга. Он не мог скрыть изумления, воскликнул: «Да ты что?!» Я-то себя со стороны не видела, была вся в пепле, саже, крови.
Он тут же сказал своей медсестре: «Вези быстро ее в РКБ (Республиканскую клиническую больницу. — Авт.), скажи, что это моя невестка». Потом она мне рассказала, что по дороге из Беслана во Владикавказ я три раза «уходила». В приемном отделении удивлялись, как я до сих пор жива, давление было «50 на 0». Я впала в кому, меня подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, за ночь сделали две операции.
Когда Лариса пришла в себя, хирург спросила у нее дату ее рождения. Когда женщина назвала число и месяц, врач сказала: «Забудь их. Теперь твой день рождения 4 сентября. Ты родилась в рубашке, сто лет будешь жить».
Лариса не чувствовала половины своего лица: мышц, нервных окончаний и большей части скуловой кости там не осталось. Она просила у медсестер зеркало, ей долго его не давали… Потом Лариса перенесла 31 операцию.
В той суматохе Нурпаши Кулаева потеряли из виду. Через выбитое окно стали перекидывать детей. А потом в проеме появились спецназовцы.
— Запрыгнули сразу трое, по-кошачьи. Было ощущение, что они оттолкнулись от подкидной доски. Спросили нас, откуда стреляют? Мы показали. И тут выскочил Ибрагим Дзортов, между ним и одним из спецназовцев завязался короткий бой. Боевик выхватил из жилета гранату и кинул ее прямо в нас. Ее накрыл своим телом офицер. Потом узнали, что это был Андрей Туркин из спецподразделения «Вымпел», единственный сын у матери…
Ларису зацепило осколками.
— У меня была снесена половина лица, правая рука — вся в хлам. Сын закричал «мама! мамочка!» Я не хотела, чтобы он видел меня, истекающей кровью, уцелевшей рукой стала закрывать рану… А потом для меня наступила тишина. И только отдаленно был слышен красивый-красивый хрустальный звон, как будто кто-то ударял бокалами друг о друга. В голове пронеслось: а умирать-то, оказывается, как легко.
Сейчас она готовится к поездке в Германию. Немецкие врачи приняли ее документы. Раз в несколько лет Ларисе нужно подтягивать ткани правой части лица.
Операции, которые ей необходимы, относятся к пластической хирургии и государством не дотируются. Каждый раз ей приходится просить деньги на лечение у администрации Северной Осетии.
— Пишу письма, прошу оказать материальную помощь, прикладываю все чеки. Один раз не выдержала и написала рядом со своей фамилией: я недобита. Многие после той трагедии остались инвалидами. В документах о причинах инвалидности у нас написано «общее заболевание». Мы — просто заболели, хотя по всем медицинским документам у нас сочетанная минно-взрывная травма. Дети, получившие в результате теракта инвалидность, являются «инвалидами детства». Статус «жертва теракта» так официально и не был утвержден.
Как инвалид второй группы Лариса Кудзиева получает пенсию 15 тысяч рублей в месяц.
— А почему не 50, не 150? Меня лишили здоровья, лишили будущего. Но я не согнусь, я из этого теракта не выползла, а вышла.
Каждый год 1 сентября Лариса приезжает в Беслан из Владикавказа, куда переехала жить после теракта.
— Мы не забудем то, что произошло там в 2004 году, дети наши будут приходить в эту школу и на кладбище, и дети наших детей будут приходить. Пара-тройка секунд — и я сама бы лежала на том кладбище. Наверное, мне не время было уходить тогда. Меня оставили, но для чего? Чтобы я пережила своего ребенка?
Дети Ларисы выжили в той страшной бойне. Мадина была ранена, у Заурбека были повреждены барабанные перепонки. Но у трагедии оказалось долгое эхо. Спустя 6,5 года после теракта сына Ларисы не стало. Мальчик принимал ванну в доме своей бабушки, и внезапно у него остановилось сердце.
Лариса закрывает глаза и видит Заурбека. В душном, заминированном спортзале в 2004 году он так и не разделся, оставался в белой рубашке и брюках, единственное — снял носочки, аккуратно свернул их и положил в карман. Первоклассник уже тогда чувствовал себя мужчиной.
Перед глазами у Ларисы встает погибшая учительница 1«В» класса 53-летняя Галина Хаджиевна Ватаева, с которой они под пулями лежали валетом на полу в столовой. И маленький Сармат Боллоев, кому посчастливилось выжить. В захваченной боевиками школе он потерял отца и двух сестер. Сейчас парень уже окончил университет.
— В те страшные дни в школе все ждали переговоров. В спортзале были и 5-месячные груднички, и 87-летние старики, как, например, учитель физики Заурбек Гутиев, который принимал участие в Сталинградской битве. Когда в заложниках такой контингент, нужно было продумать стратегию, обмануть террористов, но спасти малышей, школьников, их родителей и учителей. Теперь на кладбище, в «городе ангелов», из 266 могил 186 — детские. Как такое можно было допустить?
