Сотрудником центра специального назначения ФСБ Виталий Демидкин руководил двумя подразделениями во время освобождения школы.
Страх и ужас, которые 18 лет назад пришлось испытать выжившим в бесланском теракте, не покидают их до сих пор. В памяти он не только у детей, но и у тех, кто участвовал в освобождении заложников.
— Что для вас трагедия в Беслане?
— Беслан — это боль, кровь, потеря. Тогда погибло 334 человека, среди них женщины и дети. 22-х мужчин сразу расстреляли и бросили со второго этажа. Это рана, которая никогда не заживет. Те ребятишки, которые были ранены, а потом умерли после всевозможных операций почему-то не считаются жертвами теракта.
— Вы возвращаетесь туда? Как там сейчас? Что с теми, кто пережил эту страшную трагедию?
— Совсем недавно я был в Беслане и общался там с жертвами, с мирным населением. Они сообщили, что у тех, кто находился в школе, сейчас появляются злокачественные опухоли. Очевидно, что это дал тот стресс, в котором они пробыли.
— Как это было? Вы помните, как начался штурм подразделениями, которыми вы руководили?
— Для нас это было непонятно что. Мы до последнего момента были уверены, что штурма не будет. В принципе это и не было штурмом. Это была спасательная операция тех детей, которые еще остались после подрывов, которые произошли в спортзале.
Всегда, когда мы выезжали мы готовились к штурму. Сейчас происходит также. В Беслане была надежда на то, что штурма не будет и будет возможность договориться. 3 сентября мы находились в 60 километрах от Беслана. Мы были под Владикавказом на стрельбище, отрабатывали взаимодействие, но никак не предполагали, что придется действовать.
Но потом произошел один подрыв, потом второй, поступил приказ вернуться в место временной дислокации. Мы узнали, что подрыв, что раненые разбегаются, а террористы ведут по ним огонь и мы приняли участие в спасательной операции.
Была поставлена задача прорваться в спортивный зал, уничтожить террористов, которые носили на себе взрывные устройства, потом их разминировать и доложить в штаб, что задача выполнена.
А потом уже начался бы штурм. Уже практически после подрывов мы забежали в спортзал и увидели, что там были только дети и взрослые, кто-то погиб, а кто-то еще мог двигаться. Было принято решение прорываться через окно, которое выходит в коридор на первом этаже рядом с раздевалками и пойти в сторону столовой. По нашим данным, там было какое-то скопление террористов.
Мы в составе 8 или 10 человек прорвались в коридор, были обстреляны, атакованы. Сначала в нас бросили гранаты, потом открыли по нам огонь. Часть тех, кто был в коридоре, разбежались по классам, а часть открыли при помощи веревки и кошки дверь, которую мы не стали предварительно открывать, предполагая, что она разминирована. Мы скопились в предбаннике перед раздевалкой и начали вести ответный огонь в сторону столовой, где террористы организовали свой штаб. Они были уничтожены.
Был и второй этаж, там наши ребята тоже стреляли, освобождали и погибали, и уничтожали других террористов.
— Тяжело это сейчас вспоминать?
— Конечно, это неизгладимая боль, я приехал в Беслан и у меня сразу поднялось давление и все время что-то снится. Очень сложно.
— Изменилось ли сегодня что-то в спецподразделениях на такие случаи после Беслана или подобное всегда сложно предугадать?
— Безусловно, предугадать это очень сложно. Это должна быть очень отлаженная система людей, которые могут дать информацию от сотрудников МВД, ФСБ о том, что что-то готовится.
Вокруг школ сейчас поставлены камеры, защищающие от СВН (Случаи вооруженных нападений), повышена и боевая система. Здесь важен профессиональный подход. Даже если теракт организован профессионалами, мы все равно их переигрываем. Но на 100% сложно что-либо сказать и быть уверенным, что такого не повторится.
Сегодня детей учат обращать внимание на подозрительных людей, прохожим важно иногда посмотреть вокруг и замечать подозрительные вещи. Вдруг где-то какое-то скопление лиц делают что-то подозрительное и сообщить в правоохранительные органы.
