Замкомандира медбатальона 58-й Армии Эдгар Макаренко – об особенностях работы военных врачей в зоне СВО.
Операционная в сарае
- Информация о сложнейшей операции по удалению осколка из сердца бойца вызвала большой интерес. Вы координировали эту операцию, которая проводилась практически в полевых условиях. В чем заключалась уникальность этой операции?
- Операция действительно была очень сложная. Она заняла около трех часов и проводилась не в стационарных условиях, а в приспособленном помещении, в котором была развернута операционная силами нашей медицинской бригады. Нам очень повезло, так как в тот момент к нам был прикомандирован сердечно-сосудистый хирург. Оборудования для подобных операций для нашего этапа особо не предусмотрено. Но из подручных инструментов смогли на работающем сердце провести операцию и изъять осколок. Сначала, конечно, обеспечили доступ через грудную клетку, ребра, потом вскрыли перикард, чтобы не было тампонады от крови, и ушили раны желудочка сердца. Доступ занял большее время. А на саму операцию на сердце ушло не больше двух минут.
Параллельно решали вопросы с логистикой раненого. Хирурга приходилось немного поторапливать. Естественно, каждый врач хочет как лучше, делает максимально быстро. Но эвакуация тоже требуется скорейшая. Потому что у него были и другие ранения, которые тоже требовали специализированной помощи. На тот момент мы взяли самое сложное – сердце. Без воздуха, без циркуляции крови организм человека проживет максимум минут 5-7. Это если будет какой-нибудь суперспортсмен с устойчивостью к гипоксии. Но в среднем 5 минут. После этого начинают отмирать клетки мозга. Поэтому у нас были минуты, чтобы обеспечить ушивание ран. Параллельно работали бригады анестезиологов.
По судьбе этого бойца я пока ничего не могу сказать. Знаю, что с нашего этапа он живым добрался до Севастопольского госпиталя. Дальше его могли оправить в Москву, Петербург или другие специализированные медучреждения. Сейчас ситуация такая, что госпитали по мере наличия свободных мест стараются брать на себя больных. И подальше в Россию могут отправить, если там есть специалист, который занимается конкретным вопросом. То же самое и в плане реабилитации. У меня был пациент, который живет в нашем регионе, а его оправили в Новосибирск на восстановление. Вся страна работает на наших бойцов.
- Крови во время операций хватает?
- Кровь нужна нашим бойцам. Если доноров будет больше, ситуация будет лучше. Ранения бывают разные, за операцию 3-4 дозы крови можно использовать. А это, получается, от четырех доноров. То же самое касается и плазмы. Любая открытая полостная операция – это порядка двух доз крови на человека.
Запасы нам дает Севастопольский госпиталь, и станция переливания крови у них есть. Я сам недавно стал сдавать кровь. Это нужное дело.
- Сколько подобных сложных операций на счету медбатальона?
- На сердце - это пока что единственная. Надеюсь, раненые с такой патологией нам больше не будут поступать. А так были и ранения легких, и органов брюшной полости, крупных сосудов. Каждая такая операция в своем роде уникальна. Потому что проводится в полевых условиях в зданиях, которые никогда не были рассчитаны на оказание такой помощи. Будь то какой-нибудь частный дом, палатка, курятник или заправочная станция.
Анестезия на земле
- С какими ранениями чаще всего приходится сталкиваться медработникам в зоне СВО?
- У разведывательных и инженерных подразделений это чаще всего минно-взрывные. Страдают нижние конечности, малый таз, органы таза. У пехоты преимущественно бывают ранения верхних и нижних конечностей. Чтобы солдат выжил, надо соблюдать все правила, которые от него требует командир. Когда нам привозят с ранением бойца, мы видим, что средства защиты им использовались. То есть голова целая, туловище. Это нам максимально облегчает работу.
- С последствиями кассетных боеприпасов сталкивались уже?
- Да. Довольно-таки интересная, капризная вещь. Осколки от него не имеют никакой центровки. Они неправильной формы и с острыми краями. При неправильном извлечении могут поранить другие ткани. Могут влететь в одном месте, вылететь в другом, параллельно раня несколько органов в совокупности. Изолированных повреждений от кассетных боеприпасов не бывает: может влететь в бедро, а вылететь где-то в районе подмышки. Все зависит от того, в каком положении находился боец, на каком расстоянии от разрыва боеприпаса, какая была у него в этот момент экипировка, был ли он в укрытии. Поэтому на передовой очень актуально рыть лисьи норы (в окопе нора вперед, так он закрывает себя с 5 сторон). Нам повезло, пока не поступало тяжелых с ранениями от кассетных боеприпасов.
Также враг любит использовать снаряды с вольфрамовыми шариками. Они мелкие, их трудно захватить хирургическим инструментом, потому что они просто-напросто соскальзывают. Это обычный кружочек, размером чуть больше пластиковой пульки из детских воздушек. Но кинетическая энергия этого снаряда способна незащищенного человека пробить насквозь.
- Что скажете о «лепестках»?
- Я помню, они были запрещены. Используя их, противник пытается деморализовать наших бойцов, только это у него плохо получается. Мы их не используем, эти мины используют против нас. Последствия – это чаще всего ампутация конечности. Восстановить ее практически невозможно. Потому что сразу все кости бывают раздроблены, перебиты сосуды и нервные окончания. Фактически конечность висит на лоскуте.
- Всегда успеваете помочь?
- Бывают моменты, когда при массовом поступлении приходится выбирать раненых, которые требуют на данный момент большей помощи. Но чтобы мы не оказали помощь кому-то конкретному, такого не было. Вопрос только во времени. Бывает в день человек 10. Это считается немного. Доходит до 50-80 человек в день. В такие моменты работаем по ускоренной программе. Мы контролируем все жизненно важные функции. У нас есть и портативный рентген-аппарат и УЗИ. Это очень облегчает работу. Автономный аппарат ИВЛ позволяет подключать человека к "трубе". Инфузоматы позволяют автоматически вводить раненому бойцу различные инфузионные растворы в тот момент, пока мы другими, более тяжелыми, занимаемся. То есть поддерживаем ему жизненно важные функции.
- В вашей практике были случаи удивительного спасения раненых, когда боец выживал вопреки всему?
- У каждого врача на СВО, наверное, такое было. Чаще с вопросом возвращения к жизни сталкиваются анестезиологи. Им низкий поклон! Это колоссальная работа: провести интубацию, привести гемодинамику в стабильное состояние, восстановить объем циркулирующей крови. Да, бывали случаи, когда к нам поступали бойцы с асистолией, отсутствием пульса, низкой сатурацией, но им удавалось завести их. Причем на ходу, по пути до нашего импровизированного отделения реанимации, на приемно-сортировочной площадке. Грубо говоря, на земле.
- Как удается поддерживать стерильность в полевых госпиталях?
- Это отдельная щепетильная тема. У нас есть камеры сохранения стерильности, так называемые КСС для инструментов. Есть сухожаровые шкафы. Сначала у нас идет механическая чистка, далее замачивание в дезинфицирующих растворах и т.д. Все эти этапы у нас проводятся. И в конце используем индикацию на стерильность. Мы стараемся стерилизовать и готовить инструмент к операции с запасом и используем крафт-пакеты. Есть отдельные наборы для вскрытия брюшной полости, отдельно для торакотомии, пакеты с общим набором инструментов, которые можем в любой момент использовать.
«Пленный – тоже человек»
- Бывают случаи, когда нет возможности доставить к вам раненого бойца, и приходится ехать за ним самим?
- До медбата проводятся другие этапы оказания помощи – это этап медицинской роты или медпункта полка. Там тоже могут оказать первую врачебную помощь. А у нас уже идет квалифицированная помощь. И вот на их этапе при большом наплыве приходится отправлять им анестезиолога, хирурга – посодействовать или забрать самого тяжелого. И часто бывает, что с этого этапа, минуя нас, сразу везут в госпиталь. Это когда состояние раненого бойца не требует отлагательств. Осуществляем анестезиологическое сопровождение, поддерживая жизнь до этапа медотряда. Это организация, которая работает от военного госпиталя.
- Сколько у вас человек в штате? Хватает медработников?
- По штату - информация закрытая. В целом хватает, но хотелось бы узких специалистов больше. А вообще дефицит кадров всегда будет. Все мы люди, и не все хотят и не все могут выдвинуться на передовую. Анестезиологи у нас в дефиците. Не хватает узких специалистов – например, ЛОР-врачей. Очень часто мы имеем дело с акубаротравмами – повреждением барабанных перепонок, контузией и пр. Нужны и офтальмологи, потому что травмы глаз бывают различной степени. Бывают поверхностные, мы с ними можем справиться, например, извлекается инородное тело без повреждения глазного яблока. Но есть с повреждениями, где без специалиста этого профиля не обойтись. И естественно, неврологи нужны бывают. Потому что очень часто сталкиваемся с травмами и ранениями головы, позвоночника, повреждаются нервные пучки - утрачивается чувствительность и функционирование органов и конечностей.
Бывает, и после реабилитации люди возвращаются в строй. Все рвутся в бой, несмотря на то, что врачи говорят, что нужно пока восстановиться. Многие хотят вернуться обратно к своим товарищам, и не до конца долечиваются. В таком случае есть вероятность стать обузой для своих товарищей. Здесь дело уже не в браваде, а в сохранении боеспособности подразделения. Если ты не можешь нажать на спусковой крючок из-за того, что у тебя не восстановился нерв, то смысл твоего нахождения там? За тебя больше будут беспокоиться и меньше времени уделять выполнению задач.
- Приходилось пленным оказывать медпомощь?
- Пленные – это очень трудная в моральном плане тема. Да, оказывали помощь, но это было еще до моего прихода в батальон. Не имеет значения статус раненого. В первую очередь мы спасаем человека, выполняя свою задачу. А там уже другие структуры будут работать с этим человеком по своей части.
Без времени на раздумья и консилиумы
- Как сами попали в зону СВО? Где работали в мирной жизни?
- В армии я с 2014 года. Служил в Северной Осетии в 19-й бригаде. И в Чечне удалось чуть-чуть поработать, и в КТО на территории Ингушетии участвовал. В зону СВО - моя самая длительная боевая командировка.
- Сколько времени уже находитесь в зоне спецоперации?
- В медбатальон пришел в феврале 2023 года. А так в спецоперации участвую с февраля предыдущего года, с самого ее начала. Но начинал в другом подразделении.
- В начале понимали, с чем придется столкнуться?
- Да. Когда учился в Военно-медицинской академии, нас готовили к тому, что наша работа на этапе медбатальона считается одной из самых важных. От нас зависит то, насколько мы облегчим работу этапу специализированной помощи - это уже непосредственно те, которые занимаются сердечно-сосудистой патологией, нейрохирургией, восстановительной травматологией с наложением аппаратов. Хотя мы тоже уже освоили эту технику, мы тоже накладываем аппараты мобилизации на конечности.
- Пришлось учиться чему-то новому, находясь на СВО?
- Врачам с опытом – скорее, нет. А вот молодому поколению сложнее. В большей части к нам приходят молодые хирурги. Естественно, опыта не так много, как хотелось бы. За время прохождения ординатуры опыт появляется, но какой? Опыт работы в мирной жизни. С боевой патологией, боевой травмой сталкиваешься именно ближе к передовой, на этапе батальона, медицинской роты. В мирное время даже с огнестрельными ранениями тоже занимаются специалисты, которых можно на руках пересчитать. Это бывают в большей части военные госпитали. Для ординатора это немного трудновато. Потому что он больше занимается соматической патологией, не экстренной, а плановой медициной.
Учились накладывать аппараты для фиксации костных отломков, чтобы конечность принимала исходное положение, чтобы на дальнейших этапах можно было накладывать более серьезные аппараты, которые способствуют восстановлению кости, сосудов, другие операции. Мы обездвиживаем кость на необходимых этапах, вытягиваем, фиксируем, конечность становится более или менее цельной. Далее – работа специализированной помощи.
- Хирург в обычной больничной операционной и в полевой – один и тот же хирург?
- Совершенно разные люди. В обычной городской больнице у хирурга есть время подумать, посовещаться, собрать консилиум и т.п. В жизни военного хирурга такого времени не бывает. Потому что мы не знаем, кого к нам везут и с чем. Привезли - время пошло, вспоминай все, что знаешь и работай. Не знаешь – параллельно учись. Ошибка возможна, старайся не допускать, но если уже допустил, постарайся ее запомнить, чтобы на другом не повторить.
Закрашивая красные кресты
- Бывают случаи прилетов по дислокации медбатальона, когда мишенью служат именно врачи?
- Наша локация постоянно меняется, так как противник не спит. Для него нет кодекса комбатанта, который был когда-то утвержден Женевской конвенцией. Для них мы не комбатанты, не Красный Крест. Они так же бьют по медицинской технике. Они убеждают всех остальных, что мы на медтехнике перевозим боеприпасы, личный состав. Для них гибель нашего врача считается маленькой победой. Ведь без медицинского специалиста боеспособность подразделения падает. Есть в ротах фельдшеры и санинструкторы. Гибель одного из них резко подрывает выживаемость подразделения. Снайперы и беспилотники также активно работают по медработникам. Иногда нам приходится красные кресты убирать, закрашивать. Приходится на ничем не примечательной технике под "черным флагом" выезжать на позиции, возить раненых из районов. Приходится придумывать варианты эвакуации.
Стараемся действовать максимально скрытно. Определенный момент выбираем по времени и погоде. Помогает наша разведка, периодически присылает нам сводки противника. Если поступает информация, что наша точка у них в намеченных целях, мы замираем, переходим на другую запасную точку.
В январе этого года медбатальон попал под обстрел «Хаймарсов». Тогда погиб командир батальона, мой хороший друг Александр Сеикаев. Он был начальником медицинской службы 4-й военной базы. Очень грамотный офицер. До последнего оставался верен своему долгу. Одна из ракет прилетела ему прямо в кабинет, где он находился. Другая - в палату с ранеными. После прилетов он продолжал оказывать помощь, но остальные ракеты не позволили ему самому остаться в живых. В результате этого варварства со стороны противника были погибшие и среди больных.
Ему на смену пришел мой бывший сослуживец. Службу организовал хорошо, стараемся держать марку, чтобы авторитет нашего батальона только увеличивался. Одно время мы проходили по сводкам у противника, что в сутки возвращаем в строй по 100-200 человек. Это, конечно, нам очень льстит, поэтому мы будем стараться по 300 и по 400.
- Какой участок фронта обслуживаете? Берете только бойцов из «осетинских» подразделений?
- У нас такая специфика, что помимо нашей дивизии, там еще есть другие подразделения, которые к дивизии не относятся. Это не осетинские подразделения. Бывает и из соседних республик к нам приезжают военнослужащие получить помощь, и из добровольческих отрядов. Контактируем и с нашими батальонами «Шторм. Осетия» и «Алания». Помимо них еще и с судоплатовцами активно работаем. Градации нет. Ширина оказания помощи, ширина фронта тоже довольно большая. Около десятка тысяч человек точно будет.
- Сколько операций и спасенных жизней на вашем счету? С началом контрнаступления количество операций возросло?
- Операций очень много, несколько тысяч. Обращаемость за медпомощью в среднем около 50 человек в день. С началом контрнаступления количество оперативных вмешательств резко увеличилось, потому что противник использует все, что у него есть. Зачастую не справляется ни экипировка, ни техника, чтобы обезопасить жизнь бойца. Знаю, что противник идет волнами: выбрасывает людей, забирает тех, которые остались в живых. Тяжелораненых они могут даже и не брать, оставить там же. И спустя 20-30 минут доставляется новая группа. Помощь оказывают только тем, которые еще смогут принять участие в боевых действиях.
Буржуйки и носочки
- Обморожение – частое явление на фронте?
- В моей практике, слава Богу, за более чем полтора года не было. Буржуйки делают свое дело. Ими нас обеспечивает тыл и гуманитарная помощь, большое подспорье - термобелье и носки. У каждого из нас пар по 10 шерстяных носков. Еще и военная форма, которую нам дают. Есть, что носить, во что одеться, где греться. Своих подчиненных я заставлял рыть себе окопы и землянки. Пока ты роешь, ты согреваешься. А когда уже вырыл землянку, можешь там затопить печь. Простоя на передовой не должно быть.
- Говорят, на войне не болеют. Это так? Или просто уже не обращают внимания на небольшие недомогания?
- От болезней никто не застрахован: и простуды случаются, а сейчас аллергия актуальна. Война войной, а амброзия по расписанию. Периодически прокапываем бойцов. Дерматология иногда бывает. Есть сезонные обострения определенных заболеваний – псориаз в основном, купируем острую фазу и с рекомендациями отправляем уже под наблюдение врача части.
С наступлением холодов вновь будут актуальны вирусные заболевания, простатиты, болезни почек.
- Все необходимое у медбатальона есть?
- На данный момент мы обеспечены всем. Но ситуация может быть нестабильной, противник может что-то применить – ДРГ и все остальное. И все, что имеется, может быть уничтоженным. Поэтому стараемся, чтобы все было разделено максимально с возможностью резервного развертывания той или иной точки.
Окружное обеспечение нам помогает очень хорошо, на заявки откликается. Сейчас нам выделили очень много противовирусных препаратов, так как сезон начинается. Гуманитарные организации тоже подключаются. Есть такие препараты и оборудование, которое через военные ведомства не удается достать, но получается через гуманитарные организации.
- Военврачи оказывают консультативную или экстренную помощь местному населению?
- Меняя дислокацию и разворачиваясь в населенных пунктах, мы, естественно, контактируем с местным населением. Это в основном старики, очень редко бывает молодежь, дети. Они начинают друг другу рассказывать, что там-то хорошие врачи. Приносят вкусности, пирожки, молоко, яйца. И к нам начинают стекаться люди. Иногда даже подшучиваем, что пора открывать геронтологическое отделение. Бывают такие пациенты, которые и по 2-3 раза заходят. Но и в помощи мы тоже не можем отказать. Потому что там во многих населенных пунктах сейчас гражданской медицины нет. Есть служба скорой помощи, но этого недостаточно на то количество людей. Многие врачи уехали, забрав все оборудование и технику. Фактически народ остался один на один со своими болезнями. У нас есть и лежачие больные, к которым мы периодически оправляем врачей на осмотр. В основном это бабушки под 80 лет.
В большей части обращаются с возрастными проблемами – повышенное давление, проблемы с сердцем, диабетики. Иногда, если нам позволяют условия, мы им сами выдаем лекарства. Это, как правило, из частных посылок в рамках гуманитарки. Открываешь коробочку и сразу понимаешь, что это прислала какая-то бабушка: там и лекарства всякие от давления, носочки вязаные. И вот эти лекарства часто отдаем местным пожилым людям.
Даже по хозяйству помочь можем. Есть там у нас электрик - способный парень, который поможет бабушке лампочку вкрутить. Стараемся работать на авторитет, чтобы местное население относилось к нам лояльно. Естественно, есть у них обиды, поскольку у многих дети в Запорожской области по ту сторону остались. И, возможно, зная о том, что мы помогаем их родителям, нас и не трогают. Может, это тоже свою роль играет.
- Насколько нам известно, вы лечите на передовой не только людей. Видели в соцсетях спасение совы по кличке «Букля». Пришлось делать даже операцию.
- У него было небольшое повреждение крылышка. Но не только «Букля» у нас была. Был еще маленький сокол с повреждением крыла. Чаще всего это последствия от действий нерадивых охотников, недобросовестных людей, которые любят по птицам пострелять. Нам раненных животных либо местные приносят, либо администрация населенного пункта просит помочь.
- Поддержку тыла, семьи чувствуете?
- Спасибо тем, кто нас ждет дома, кто нас любит, оберегает, молится за нас, ставит свечи в храмах. Это все ощущается, это подбадривает нас. Понимаем, что нам когда-то возвращаться домой. И хотим домой вернуться без печати войны на душе.
