Замкомандира 70-го гвардейского мотострелкового полка Юрий Абаев ("Буйвол") – о боевой мотивации, отношении к пленным и отцах-генералах.
- Ваше подразделение в составе дивизии остановило продвижение бригады ВСУ у Работино, взяв в плен около десяти человек. За это бойцы были награждены орденами Мужества и медалями "За Отвагу". Вы же представлены к званию Героя России. Рассчитываете получить эту награду или как получится?
- В любом случае рассчитываю, даже знаю, что я ее получу, потому что стараюсь контролировать ход движения этих документов. Буквально недавно глава Генштаба Герасимов звонил командующему 58-й армии Медведеву, уточнял целесообразность. Так что ждем. При этом особо не настраиваюсь, чтобы потом не расстраиваться.
Знаете, мы, военные, не гонимся за наградами. Это не то, чему мы сильно радуемся. Мы радуемся, когда приезжаем в отпуск, радуемся здоровью наших детей и родных. А награда – да, хорошо. Но никто, кроме нас, не знает, какой ценой она достается. Никто не знает, сколько жизней наших людей за ней стоит, моих ребят. Да и надо понимать, что это очень большая ответственность. Когда буду на нее смотреть, я буду вспоминать то, что там происходило. Спрячу ее куда-нибудь.
Никто не ждет этих наград. Пускай лучше у нас их не будет, но мы будем жить мирно. Но, видимо, пришлось нам повоевать для защиты своих ценностей. Ведь, смотря на ценности Запада, принятые законы, жизнь которую они живут... У меня знакомая живет в Швейцарии, и вот она рассказывает, что среди ее соседей - двое мужчин (пара – прим.ред.), другие соседи – две женщины. Это не те ценности, которые нам нужны, в которых наши дети и внуки должны жить и думать, что это нормально.
«Скованность ушла, сейчас как одна команда»
- Недавно Сергей Меняйло, говоря о наших бойцах, отметил, что увидел в их глазах уверенность и понимание того, что делают.
- У бойцов появилось больше понимания, а от этого повысилась уверенность в своих действиях. Они понимают, почему мы там находимся. Когда все только начиналось, очень много вопросов со стороны народа было: зачем нам это надо было, для чего вы туда поехали, не могли этот вопрос мирным путем решить? Но если Запад, Америка не хотят мирным путем идти, то и нам надо ударить. Как сказал Путин, если драка неизбежна, нужно бить первым. Сейчас мы это понимаем. В тот момент, когда Запад начал вводить на законодательном уровне и экспортировать аморальные ориентиры, которое в наших головах не укладывается, тогда все начали понимать. Ну и благодарность местных жителей. Идёшь иной раз загруженный, а тебя бабуля останавливает: «Спасибо тебе, сынок!». И сразу появляется какая-то энергия. Понимаешь, из-за чего там находишься. В разум старшего поколения тяжело залезть. Это молодежи можно промыть мозги. Но ее там уже нет, молодежь - на той стороне.
- А вообще у вас был выбор: участвовать в спецоперации или нет?
- Выбор есть у каждого. Можно подготовить любые документы и уйти, либо занять какую-нибудь тыловую должность. Но это не по-офицерски как-то. Все те, кого я знаю, наоборот пытаются помочь своими знаниями на передовой, а не отсидеться в тылу.
- Вы в начале спецоперации и сейчас – один и тот же человек? Поменялось ли что-то внутри вас за месяцы, проведённые там?
- Нет, наверное. Я на СВО с марта 2022-го. До этого 7 месяцев был в Сирии. Поначалу было недопонимание всей происходящей обстановки. Было больше страха. Я с ним пытался справиться, потому что чувствовал за собой ответственность. И все же была какая-то неуверенность и скованность в действиях именно в самом начале, в первые месяцы. А потом эта скованность ушла. Как и у каждого нашего бойца, я это чувствую. Мы как натренированная команда сейчас, как одно целое. Поэтому переламываем противника и по чуть-чуть продвигаемся вперед.
- Нет посттравматического синдрома?
- Нет, наверное. Есть другой. Но не буду говорить, не то подумаете, что я изверг какой-то. Я перестал считать смерти людей. Раньше тяжело их воспринимал. Может быть, мое подсознание уже перестроилось на психологическом уровне. Например, идет одна моя группа, и кто-то погиб. Если буду оплакивать бойца 2-3 дня, то другую группу не смогу подготовить нормально, не проанализирую те ошибки, которые совершила первая группа, и, как следствие, будут новые потери.
Видимо, еще и этот фактор сыграл. Приспособился к обстановке - вот и все. Но все равно держу все в голове, и когда время появляется, начинаю вспоминать, созваниваюсь с родными погибших бойцов.
Русские не издеваются
- А к противнику поменялось отношение?
- Если враг направляет оружие в мою сторону, то к нему никакой жалости. Если он у нас в плену, то ни один человек из моего подразделения никогда не тронет пленника. Я очень остро к этому отношусь, и мои бойцы об этом хорошо знают – всегда окажут помощь, если тот ранен. С российской стороны нет такого, чтобы были издевательства, унижения. Это не наш уровень. Убить безоружного - смысла никакого нет. Вы сами примерно понимаете состояние человека, который в плену. Ну что его бить, обижать? Его надо накормить, отпоить, дать ему немного веры в эту жизнь, в людей, дать возможность выжить и вернуться к родным.
- Пленные на вашем пути попадались с человеческим лицом или это были нацисты-отморозки?
- Нацисты-отморозки были в отдельных батальонах, типа «Азова». Я как-то брал командира штурмовой роты батальона «Скала». Вот он с такой ухмылкой смотрел. По нему явно было видно, что его ничем уже не исправишь. Вернее, я на своем уровне не могу исправить. Дальше психологи проведут с ним работу, историки тоже. Возможно, они его исправят.
- Как оставаться человеком на войне, например, в отношении тех же пленных?
- Наоборот, человеком на войне оставаться намного легче, чем в жизни. Потому что весь тот пыл и жар, который в тебе есть, выплескиваешь на поле боя. А когда уже выходишь из боя, то уже особо нет желания что-то доказывать пленному. Ты ему уже все доказал, тебе не надо физическим воздействием доказывать это еще раз. Ты в этой ситуации сильный, победитель.
- Сколько пленных на счету подразделения?
- Много. Около 80 только на Запорожском направлении. Но подразделение выполняло задачи не только там. На Старомайорском направлении очень много пленных было, на Марьинке - также. В общей сложности около двухсот.
- В июле вы говорили о том, что у взятых в плен украинских военных полная деморализация. Никто из них не хочет идти в наступление. При этом «внутри у ВСУ жестокая система: если боец отказывается выполнять приказ - его избивают и сбрасывают в яму. Те, что все же идут вперёд, прячутся в лесу, а потом убегают обратно». Сейчас ситуация такая же?
- Того контингента людей, того личного состава, который хоть каким-то образом доходил до нас, сейчас больше нет. Они все остаются в буферной зоне. У них система другая: солдат сажают в машины, отправляют на определенный участок, говоря, что там никого нет, чтобы они заняли позиции и ждали подкрепления, а дальше подкрепление якобы должно подойти. Хлопцы там разгружаются, а их встречают огнем. Они запрашивают полную эвакуацию, а та, конечно, подойти не сможет – наши неподалеку, достанут прямым огнём. ВСУ не считаются со своим личным составом. Получилось забрать – хорошо, не получилось – покойтесь с миром или живите в плену.
Клешни для противника
- Какие сейчас стоят задачи перед подразделением? Чаще приходится держать оборону или медленно продвигаться вперед?
- На данный момент стоит задача выровнять участок обороны. Это в районе Работино, где мы с боем немного отошли назад, пытаясь взять врага в клешни. И сейчас стараемся захлопнуть эти клешни. Сначала сдержать наступательный потенциал противника, находясь в обороне, нанести ему максимальный ущерб и тогда можно будет пойти в наступление. Все по книгам. На данный момент мы понимаем, что переломный момент начал наступать, и мы вошли в фазу активной обороны. Потихонечку малыми силами начинаем продвигаться вперед.
- Какое количество уничтоженной вражеской техники на вашем счету?
- На счету моего батальона - около 70 единиц техники, есть и танки. В основном это «Бредли». Один такой мы даже хотели увести (захватить в качестве трофея – прим.ред.): они попытались заехать к нам в тыл, и этот «Брэдли» был атакован. Экипаж куда-то растворился, мы так и не поняли, куда он делся. Пытались завладеть (БМП – прим.ред.), но противник не подпускал нас к нему, и тогда мы его спалили. Наши солдаты постоянно жаловались, так как от гула техники не было слышно местность. А местность слушать надо обязательно.
- Может, какие-то другие трофеи вам удалось взять?
- Есть, и автоматы M16 и M4, полуавтоматическая винтовка АР15 или Р5 , пулемет американского образца, гранатометы. Все ручные противотанковые гранатометы у них сделаны на основе нашего РПГ-7, все боеприпасы подходят к ним. То есть у них особо нет своего производства. Но в целом их вооружение мне не нравится. В эфире одного из федеральных каналов, когда я показывал работу натовской штурмовой винтовки М16, ее прямо на месте заклинило. Мы так и не смогли устранить эту неполадку и отправили ее как трофей в музей 58-й армии.
Разорванный «КамАЗ»
- Вспомните свой первый бой. Какие эмоции испытывали?
- Помню. Перед подразделением поставили задачу снести блокпост ВСУшников и полностью овладеть им. Я разработал определенную тактику, и мы пошли. В самом бою не было страха. После – да. Ощущения – как после первого прыжка с парашютом. Первый не так страшен как второй. Во втором бою больше было тревоги. Потому что понимал, что будет много 300-х, если не повезет, то и 200-х. Поэтому тяжело было принимать решения.
- Были ли критические моменты во время боев?
- Было две критические ситуации. Первый раз, когда получил первое ранение. Это было на Старомайорском направлении. Тогда мы должны были занять Великую Новоселку. Это было масштабное наступление с нашей стороны, и на нашем пути было много населенных пунктов. Я шел вдоль них, не спали трое суток. Было тревожно, не понимал, что будет завтра. На третий день мы остановились для восстановления сил. Я поехал к своим, полностью осмотрел всех солдат, все ли живы, здоровы. С ними было около 24 пленных, из них шестеро были тяжело ранены. Их я сразу отправил. Остальных загрузил в «КамАЗ» и поехал с ними в командный пункт, чтобы там их передать дальше. По дороге мы наехали на танковую мину. Спасло то, что сверху была не бронекабина, взрывной волне было, куда расходиться. Удар был сильный, и кабина полностью раскрылась. Вылетело все – и двери, и лобовое. Если бы была бронекабина, мы сварились бы там. Но и тогда у меня не было ощущения, что это конец. Да, был взрыв, я ненадолго отключился, пришел в себя, собрал пытавшихся убежать пленных. К этому времени подъехала подмога.
Еще один случай произошел на Марьинском направлении, когда мы были в Александровке. Ночью сидели за столом, обговаривали организационные моменты. В это время нам прямо в стол прилетел снаряд. Были раненые. Но и тогда не думал о конце.
- Какие у вас были ранения?
- При первом случае получил контузию. Во втором - тоже была контузия, но на нее я уже особого внимания не обратил.
«На передовой не до жалоб, времени нет»
- Был период, когда возникали разговоры о нехватке дронов и противодроновых ружей. Сейчас как обстоят дела со снабжением?
- Да и на тот момент я не испытывал какой-то нехватки. Не знаю, кто жаловался. Но по жалобе даже 10 подразделений судить не надо. Мой полк, мое подразделение не сталкивались с нехваткой. Были временные заминки, но я понимал, что, например, подбили мой дрон, я сообщаю, что мне нужен новый. Через 2-3 дня он у меня будет. Никаких проблем в этом не видел. Честно, жаловались в основном те подразделения, которые эти задачи не выполняют. Тыловые подразделения всегда жалуются, потому что у них есть такая возможность. У меня не было ни времени, ни интернета, чтобы выкладывать видеоролики с жалобами.
- А какой вообще режим работы и отдыха на передовой? Какие условия для отдыха?
- Нет такого, что кого-то долго держат на передовой. Да, мы выполняем задачу, бывает до месяца, но все успевают сделать передышку. Люди, которые находятся непосредственно на передке, сидят там максимум двое суток с сухим пайком и обогревом из окопных свеч. Дальше проходит ротация: одних выводим, других заводим. А для них уже организовано горячее питание, обогрев, просушка и чистое обмундирование. Это при выполнении боевых задач. А когда нас выводят на (продолжительный) отдых, то все необходимые условия бывают: полигоны для занятий, горячая баня. 2-3 недели подразделение находится на выполнении боевых задач, столько же дается на восстановление.
- Какие прогнозы делают сами бойцы об окончании СВО?
- Люди по-разному реагируют на этот вопрос. В основном бойцы не говорят об этом. Я сам тоже, и других так приучил. Чтобы легче было. Говорю им: думайте о выполнении ближайшей задачи.
- СВО уже длится без малого два года. Какой временной отрезок был самым сложным? Наверное, сейчас гораздо легче, чем, скажем, осенью 2022 года, когда наши войска преимущественно вынуждены были находиться в обороне?
- Сейчас легче, конечно. На данный момент все уже сформировалось, обосновалось: мы знаем, где находятся наши войска, а где вражеские. Поначалу иной раз даже связи не было с нашими. Порой не мог поехать в определенном направлении, потому что не знал, например, кто находится с той стороны. А сейчас хорошо знаем, где стоят свои, а где чужие.
- С осетинскими добровольческими батальонами пересекались?
- На моем рубеже не сталкивались. Они стояли левее меня: у батальона «Алания» там наблюдательный пункт есть, а «Шторм. Осетия» непосредственно там находятся. Но я знаком с командирами. На отдыхе, когда выпадало время, я ездил к ним. «Скифа» знаю хорошо, с «Королем» недавно познакомился. С этими людьми у меня в любом случае есть связь. Мы земляки, поддерживаем друг друга.
«Отмечайте праздники! Нам так спокойнее»
- За сдерживание наступления у Работино вы награждены медалью «Во Славу Осетии». Какие еще награды у вас есть?
- Начну с малого – медаль Суворова. Получил ее в самом начале СВО. Тогда журналист с водителем выехали на блокпост, который был под противником. Я когда узнал, доложил старшему начальнику. Мне поступила задача вытащить их оттуда, что я и сделал.
Медаль «За отвагу» мне дали за бои при Времевском выступе на Старомайорском направлении. Орден Мужества получил, когда началось контрнаступление на Запорожском направлении. Получить медаль «Во Славу Осетии» мне было очень приятно. Воюющему человеку нужна мотивация. Поначалу было так: мы военные, нас научили выполнять приказы. Потом нашей мотивацией стало понимание того, за что мы воюем. И третий момент, который нас мотивирует - это то, что о нас не забывают. Для меня это честь и уважение от всего народа в лице главы республики Сергея Меняйло. Поддержка много значит.
- Как на передовой отмечают Новый год? Есть ли вообще желание праздновать?
- Не могу сказать, что как-то отмечаем. В прошлый Новый год я находился на Марьинском направлении, и не было времени отмечать. Зато устроили салют той стороне из артиллерии. В тыловых зонах елки ставили, но без гирлянд. В основном украшали игрушками, снежинками, которые присылали дети. А на передке без елок.
- Поддерживаете ли ограничения в праздновании Нового года, отказ от фейерверков, пышных празднеств?
- Нет, если праздник, то почему бы его не отметить. На передовой мы не совсем в том состоянии, в котором нас видит здесь народ. Незнание реальной картины начинает их накручивать. Не стоит так переживать, все хорошо! Отмечайте праздники! Я за то, чтобы люди больше отдыхали, отвлекались от этого всего. Пока в тылу наши родные, близкие спокойны, то и нам спокойнее там. Я знаю, что у меня дома все хорошо, и я могу полностью заниматься своим делом. Если же голова все время будет забита проблемами, которые идут из тыла, то я не буду готов полноценно выполнять задачи.
- Как спецоперация меняет ее участников?
- Больше сам меняешься. Больше начинаешь любить жизнь, людей, которые здесь находятся, больше начинаешь ценить возможность спокойно сходить в магазин, погулять. Там у людей только сейчас появилась эта возможность. Когда начиналась СВО, у них не было возможности элементарно купить хлеб. Магазины были закрыты, денег нет, чем расплачиваться. Хозяева боялись открывать ларьки, люди голодали, у них не было возможности спать в тепле, спокойно гулять с детьми по городу.
- Сколько раз удалось в отпуске побывать?
- Первый раз, когда контузию получил. После госпиталя мне дали месяц отпуска на реабилитацию. И после этого два раза по 10 суток, сейчас вот второй – приехал на свадьбу брата.
«Перед боем всегда молюсь за своих солдат»
- Кто может стать новым символом героизма СВО?
- Простой солдат, который испытывает все тяготы и лишения. Технику можно подбить, боеприпасы могут закончиться, их можно и тактически обходить, приборы ночного видения, БПЛА совершенствуются. Но кто это все делает? Солдат! Простой рядовой солдат пехоты. По нему выпускают снаряды, работают беспилотники, а он находит обходы, окольные пути и всё равно выполняет свою боевую задачу.
- На передовой приметы есть? Бойцы суеверный народ?
- Некоторые да. Одна явная и распространенная примета – бойцы не фотографируются. Поэтому у меня в подразделении очень мало видео и фотосъемки производится, не хотят фотографироваться и все. Выпивки касается то же самое. А я, когда выполняю даже простую задачу, как осетин всегда обращаюсь к Богу и Уастырджи, прошу, чтобы они оберегали моих бойцов.
- Чем разряжаетесь после трудного боя?
- Самая лучшая разрядка для нас – это просто поспать и поесть горячую пищу.
- Образ офицера, на которого хотели бы быть похожим? Кто для вас является эталоном?
-Конкретного образа, эталона у меня нет. Я могу выделить троих командующих, которые сделали очень много. Каждый из них оказался в самое нужное время в нужном месте. Это генерал Иван Попов, который полностью построил оборону перед контрнаступом, к которому мы готовились. Он лично командовал на начальном этапе контрнаступления, сам выходил на связь с подразделениями. Он раздал нам всем по одной радиостанции, держал связь с каждым комбатом. Приезжал в каждый батальон, общался почти с каждым солдатом, по-отцовски разговаривал. Ко мне в батальон они приезжали с командующим ВДВ Михаилом Теплинским (с октября 2023 г. – командующий группировкой войск «Днепр» – прим.ред.). Этот человек нам, комбатам, дал волю. До этого в армии было так, что все шло по иерархии: комбат может принимать решения только с утверждения командира полка. Но командир полка не каждый день находится на передовой, и он не видит всего того, что видим мы. А генерал Попов дал нам возможность принимать решения, но естественно за результаты и последствия мы отвечали сами.
Далее скажу о генерале Денисе Лямине, который возглавил 58-ю Армию после Попова. На его долю выпала значительная часть отражения контрнаступления ВСУ. Ночами не спал. В любое время мог выйти на связь, спросить как дела, как обстановка.
Ну и генерал-майор Сергей Медведев, который на данный момент является командующим армией. До этого он был начальником штаба армии. Он непосредственно руководил на том участке, где я еще был комбатом, лично мной руководил, когда я отражал наступление у Работино. И он был инициатором того, чтобы меня представили к званию Героя России. Он дает (офицерам – прим.ред.) работать, не гонит по времени. Лямин подгонял нас, сам иногда разрабатывал операции. Но я понимаю, почему он это делал. Это как эффект неожиданности. Чтобы пазл сложился, нужно было что-то делать в определенном месте и за определенное время. Если мы не успеем, значит, где-то другие не успеют, и задуманная операция не получится.
У Медведева чуть другая тактика. Он нам дает время и боеприпасы, чтобы мы полностью и с минимальным количеством потерь выходили на обозначенные рубежи. Естественно, в пределах разумного. Я всегда ровняюсь на этих людей. У каждого свои плюсы.
